Александр Фёдоров: «Любимец публики – понятие относительное»

Новый 164-й сезон Оренбургского драматического театра начался со … стриптиза. Мужского. Не подумайте плохого. Просто в афише театра появилась «горячая» комедия, где образно говоря, всё действие вертится вокруг шеста. Это «Ladies’ night. Вечер только для женщин» по пьесе новозеландских драматургов МакКартена и Синклера, которая вот уже три десятилетия делает кассу многим театрам мира. В том числе и российским. Постановку в Оренбурге осуществил Александр Фёдоров. Об этом и не только мы разговариваем с ним после премьерных показов.

— Александр, как появилась мысль поставить эту пьесу?

— Посмотрел по телевизору «сНежное шоу» Вячеслава Полунина. В отвратительном качестве, но меня это так это впечатлило, что когда сноу-шоу привезли в Оренбург, дважды ходил на представление.

— Я тоже видела это замечательное шоу. Но не могу уловить связи между ним и пьесой про мужской стриптиз…

— Меня поразило то, что происходит в зале. А там сидели и вип-персоны, и депутаты, и педагоги. И изо всех сил пытались обозначить свою серьёзность и статусность. Но в какой-то момент произошло невообразимое чудо. Когда в зал полетели огромные воздушные шары, зрители вдруг превратились в детей. Мы все внутри – дети. Просто с годами обрастаем стереотипами, которые мешают получать удовольствие от окружающего мира. И вот у меня возникла мечта создать спектакль, в котором солидные зрители хотя бы на доли секунды забыли о своей важности. И, судя по финалу, я этого добился. Само шоу длится 20 минут. Но эти 20 минут для меня дорогого стоят. Потому что получилось вытащить из публики что-то непосредственное.

— Почему обратился именно к этой пьесе?

— После «Лодочника» – очень серьёзного спектакля надо было сделать что-то лёгкое, чтобы зритель мог отдохнуть. Я перечитал эту пьесу и понял: это то, что надо. Хотя кто-то говорит, что это очень плохая пьеса. Кто-то считает, что сегодня не комильфо ставить комедии. Но ведь происходящее в спектакле не только повод посмеяться. Там заложена серьёзная тема, актуальная на все времена: даже если ты оказался на полной мели, ты всё равно можешь изменить ситуацию.

— А у тебя были такие примеры в жизни?

— Мой отчим в 90-х годах, оказавшись без работы, ходил на биржу. И брал меня с собой. Там стояли толпы мужчин. Среди них и «афганцы». Они для меня были герои. Я только в кино их видел. А тут стоят в очереди безработных. Подъезжала машина. Выходил человек и выбирал из толпы, кто поедет фуру разгружать. Тогда разгрузить фуру стоило 150 рублей на человека – пачка сосисок и буханка хлеба. За то, что выбрали тебя, ты должен заплатить этому человеку 50 рублей. Мы ездили с отчимом разгружать эти фуры. Случалось, когда в течение нескольких месяцев не было работы. Или когда отчима кидали, не платили денег. Как-то он отделывал коттедж, а ему не заплатили. Рассказывал, как шёл по городу и не хотел возвращаться домой. Так что для меня персонажи спектакля не абстрактные фигуры. И их история достаточно драматична. Но они нашли способ реализоваться.

— А знаешь, действительно нет ощущения, что это пустое развлечение. В какой-то момент начинаешь сопереживать героям и радоваться за них.

— Потому что в их жизни что-то изменится. И всё у них будет хорошо.

— Артисты играют с таким энтузиазмом, что есть ощущение сговора, в хорошем смысле этого слова. Им нравится спектакль?

— Думаю, да. Когда не нравится, трудно выходить работать. А они, я смотрю, получают удовольствие. Многое добавляют, пробуют. И хорошо получается. С каждым представлением становятся более свободными. Кайфуют.

— Как работалось над постановкой?

— Это был длительный поиск. Мы много пробовали. Делали этюдные работы. Номер «Кролик» родился как раз на одном из этюдов. Меняли, искали, сочиняли месяцев пять. Насочиняли столько, что пришлось сокращать. Хотели сдать весной. Но ушли на лето. Когда вернулись, пришли к выводу, что шоу надо делать совсем по-другому. Если бы мы сейчас не выпустили спектакль, так и продолжали бы переделывать. Когда работаешь над постановкой, не уверен на сто процентов, что это будет супер. Хотя всё делаешь по законам и правилам, которые хорошо знаешь. Вроде и школа есть. И основы понимаешь. Но всё становится на свои места, во время показа зрителю. После сдачи я потом ещё что-то дожимаю.

— С типажами легко определился?

— Думал взять артистов постарше. Но потом решил: должны быть молодые. Хотелось дать артисту роль, в которой он проявился бы с неожиданной стороны. Как это произошло, например, с Дмитрием Гладковым. Для меня это открытие.

— С танцевальными номерами были проблемы?

— Больших трудностей не было. У нас много пластических и танцевальных спектаклей. Правда, стриптиз они ещё не танцевали.

— В твоих постановках всегда два состава исполнителей. Это для того, чтобы в случае чего была замена?

— Ничто так не улучшает качество первого состава, как наличие второго. Я шучу. Но артистам полезно смотреть на свой образ со стороны.

— Ты начинал свою театральную карьеру как артист. А теперь режиссёр с приличным творческим багажом…

— Да режиссёрских работ у меня уже девять. А актёрская осталась одна – старшина Васков в спектакле «А зори здесь тихие».

— Не скучаешь по актёрскому ремеслу?

— Недавно поработал актёрски — у Александра Прошкина в фильме «Сарматы». Играл адвоката. Интересно было оказаться с Виктором Сухоруковым в кадре. Послушать, как Прошкин объясняет. Сам съёмочный процесс мне не нравится. Очень долго, муторно. Чтобы снять минутную сцену, приходится ждать шесть часов. По актёрской профессии не скучаю. Я уже перестроился на другую. Мне интересно заниматься режиссурой. Если и здесь я пойму, что двигаюсь не туда, думаю, у меня достанет сил сказать: хватит. Что я и сделал с актёрской профессией. У меня есть эталон – Евгений Миронов. И я понимал, что мне до него далеко. И внутри зрело убеждение: если ты не Миронов, то не имеешь права выходить на сцену. Ну, это я утрирую. А что касается режиссуры, на данный момент мне это интересно, меня это будоражит. Дальше не знаю, как будет.

— А почему ты вернулся в Оренбург? Ведь ты уехал в Москву, поступил в Щукинское училище…

— Если бы не театр, я бы не вернулся. Когда я уехал учиться, Рифкат Вакилович (Исрафилов – художественный руководитель Оренбургского драматического театра – Н. В.) сказал: приезжай играть спектакли. Я приезжал, уезжал. Было очень тяжёло. Окончательно перебрался в Москву. Но меня не уволили. Я очень благодарен театру за это. Потом вернулся, сделал первый спектакль. Потому что Рифкат Вакилович поверил в меня и дал такую возможность. Это могло бы стать большим провалом. Но комедия «Блэз» имела успех.

— Ты рассказывал, как в старших классах пришёл с друзьями в театр первый раз и вас вывели из зала за плохое поведение. От тебя нынешнего до тебя сегодняшнего — дистанция огромного размера.

— Нам было лет по 14. У одного приятеля был день рождения. Ребята говорят: пошли в театр. Я был воспитан на кино. И не очень понимал, что происходит на сцене. А на сцене шёл «Дон Жуан». Мы выкрикивали реплики с балкона и нас выгнали из зала. А через три года я поступил на театральный факультет. И «Дон Жуан» стал моим любимым спектаклем.

— Судя по твоей странице в Фейсбуке, ты завсегдатай спортзала. Хорошая физическя форма – часть профессии?

— Просто я всю жизнь был на спорте. Профессионально занимался футболом шесть лет. Ходил на каратэ. Потом из-за болезни вылетел из процесса. Отошёл от спорта. Но в итоге не жалею. Если бы продолжил заниматься спортом, в моей жизни не было бы театра. В Москве три года ходил на бокс. Начал персонально работать с тренером – кроссфит и силовые тренировки. В общем, пашу. Как только перестаю заниматься, всё начинает болеть. Мне не нравится это состояние. Нельзя себя жалеть. Ни на тренировке, ни на репетиции. Я и артистам это всегда говорю. Только так артист, человек, личность начинает расти. Живи так, как проповедуешь. Поэтому и сам занимаюсь на всю катушку.

— Твои спектакли очень хорошо принимают. Можешь ли ты сказать, что в полной мере ощутил себя любимцем оренбургской публики?

— Это всё очень зыбко. Сегодня ты любимец, а завтра тебя будут ненавидеть. «Блэз» приняли хорошо. Следом была «Золушка», которая тоже понравилась зрителям. А когда поставил «Лейтенанта с острова Инишмор», меня стали обливать грязью. Некоторые даже стали удаляться в Фейсбуке из друзей. Уходили со спектакля со скандалом. И спектакль прожил всего год. Давали его редко. И постепенно он сошёл на нет. Так что любимец – понятие очень относительное. Дай повод – сразу разнесут в щепки. И сейчас ко мне относятся по-разному. Кто-то принимает, кто-то нет. Будем честны.

— О планах говорить, наверное, рановато? Еще не стихли премьерные аплодисменты…

— Если делать что-то дальше, это должен быть серьёзный спектакль. Но меня должно что-то зацепить. Как, например, пьеса «Лодочник».