Настоящее искусство не создается без любви

В орском драмтеатре состоялась премьера спектакля по пьесе Мольера «Сганарель, или Мнимый рогоносец» (16+).

Режиссером выступил ранее слу­живший в Орске актером студент 4 курса ГИТИСа Максим Меламедов. Первая режиссерская ра­бота Меламедова – спектакль «Меня нет» (12+) – не только с успехом прошел в нашем городе, но и покорил не­сколько фестивалей.

– С творчеством Мольера я как актер познако­мился, будучи студен­том, когда играл Сганареля в пьесе «Лекарь поневоле», – го­ворит Максим. – Тогда педагог, очень хороший режиссер, дал нам понять, что Мольер – это не комедия-водевильчик, как при­выкли его играть во многих теа­трах (с ужасными театральными голосами). На своей актерской шкуре я понял, что ситуации у Мольера предельные, жесткие. – Они смешны, потому что они фарсовые. Почему Мольер до­шел до наших дней? Почему до нас дошел Шекспир? Потому что это великие драматурги. Между персонажами возникает насто­ящая схватка. Они затрагивают вечные вопросы. В «Сганареле» мы обнаружили очень серьезные темы: проблему столкновения отца и дочери, мужа и жены. Домашнее насилие – и сегодня очень острая тема. Над этим стыдно смеяться, показывать легко и весело. Мы с актерами решили пойти по-другому: максимально погрузиться в те ситуации, которые предлагают­ся автором. Их нужно прожить. Когда начали репетировать, окунулись в интересный жанр: не знаешь, где смеяться, а где плакать.

– И поэтому вы определили жанр как «не комедия»?

– Сначала я сказал это в шутку, а потом осознал, что так оно и есть. У нас есть сцена, где отец душит свою дочь, а в другой сцене дочь душит отца. Потом отец понимает, что родители, которые душат детей нраво­учениями, своими порядками, получают за это вдвойне. Я на­шел текст в переводе Гоголя, в прозе, на старославянском. Переписывал его вручную, параллельно перекладывая на современный русский язык. Если сравнивать его с поэтическим переводом, суть не меняется, но проза жестче.

Сам Мольер, еще до написа­ния своих пьес, будучи актером, был хорошим комедиантом, но признавался, что мечтает написать комедию, через кото­рую люди смогут понять смысл трагедии…

Спектакль практически готов, на конец августа на­значена его сдача. Вы удов­летворены актерской игрой?

Через каждую сцену актеры на репетиции проходили в поту, в слезах. Когда был первый прогон, к концу спектакля все были выжаты и эмоционально, и физически. Да, где-то при­ходится наматывать нервы на кулак, чтобы сыграть на преде­ле. На мой взгляд, прекрасно вышла сцена, в которой девочка видит мальчика, который, как она считает, ей изменил. А он видит ее, и тоже подозревает в измене. Какое-то время они смотрят друг на друга. Она бе­рет белую глину, размазывает ему лицо и говорит, улыбаясь: «Здравствуй, любимый». Выглядит это и страшно, и смешно. А он берет ведро с известкой, с ме­шаниной которой занимаются скульпторы, выливает на нее и говорит: «Здравствуй, любимая».

Мы старались показать пара­доксальное поведение, искали нестандартные подходы, об­разы. На сцене у нас мастерская скульптора, много настоящей гипсовой лепнины, сверху нависает сделанное из гипса оружие…

– Мольера ставят многие режиссеры. Вы ориентиро­вались на кого-то из опытных мастеров?

– Есть базовые вещи. К при­меру, режиссер Леонид Хейфец, у которого я занимаюсь в ГИТИСе, научил меня главному – жесткому разбору пьесы и работе с актерами. Мне очень нравится художественная эсте­тика литовского режиссера Эймунтаса Някрошюса, кото­рый в прошлом году ушел из жизни. Прекрасная самобытная режиссура у Римаса Туминаса из театра Вахтангова. Очень здорово, когда получается одновременно и очень краси­во, и в то же время больно. Эту красоту и боль я искал. Конечно, у каждого есть свои кумиры, и их влияние будет чувствовать­ся. Но в то же время многое у нас придумано совместно с актерами, с художниками. Мне кажется, мы нашли яркую театральную форму, язык, не похожий на другой. Радует, что спектакль получился ав­торский, потому что каждому режиссеру хочется найти себя, свой стиль.

– Вы учитесь в ГИТИСе, у Хейфеца, о чем мечтают мно­гие. Как к нему попали?

– Когда прошли отборочные туры, желающим учиться на ре­жиссерском факультете давали задание — надо было поставить этюды с начинающими актера­ми. После этого либо оставался режиссер, либо – актеры. С испытанием я справился. Финальным этапом было собеседование. Я шел именно к Хейфецу, хотя конкурс был огромный. И вот сидит передо мной Хейфец, который работал с Мироновым, Смоктуновским, Борисовым… Сидит легенда. Конечно же, я вжат в кресло. Рассказываю про замысел Гамлета. А он говорит: «Я все понял. Ответь мне на один вопрос: что самое главное в твоем театре?». Он смотрит в мои глаза, я — в его. Ответил, как думаю: «Самое главное – это любовь. Настоящее искусство не создается без любви. Она может идти через жестокость, через насилие, но, если нет надежды на любовь, понимания, что без этого мы ничего не сделаем, нет ничего…» К примеру, у Мольера в конце персонажи все пони­мают, и им стыдно, что они так поступили, что они так жили. Это покаяние, это раскаяние, это любовь. Любовь – это когда ты беззащитный. Постепенно все мы закрываемся броней. Когда зритель приходит в такой броне и видит незащищенных артистов, которые прорывают эту броню, – и он открывается. В этом и есть суть театра.

– А какие театры вы любите посещать?

– Театр Вахтангова. Очень люблю работы Туминаса. Мне нравятся спектакли моего учителя Леонида Ефимовича. В Москве несколько сотен разных театров, но для меня живые из них четыре-пять. Для кого-то, может быть, больше. В некото­рых театрах, которые принято считать главными, к сожалению, такой бардак, что даже идти туда не хочется.

– У вас, кроме театрального опыта, есть и киношный?

– Когда я приехал поступать в Москву, был запасной вари­ант – ВГИК. Но я был рад, когда не прошел туда из-за того, что сдал не все необходимые доку­менты. А опыт есть: в 2014 году снял короткометражный фильм «Васильки». На любительском уровне. Меня зацепил сюжет, о котором рассказал отец. За­шел в интернет, посмотрел 20-минутное видео о том, как снимается короткий метр, на­писал сценарий и снял фильм про деревенских «васильков», которые спиваются и превраща­ются в цветочки на кладбище…

– Сейчас вы работаете в Орске как приглашенный ре­жиссер. По окончании инсти­тута планируете продолжить сотрудничество?

– Если меня будут пригла­шать, то конечно же. Но мне бы хотелось поставить спектакли и в Москве, и на родной сцене, в Перми, и в Питере. Пока не хочу чем-то обрастать. В этом году меня выбрали от ГИТИСа среди студентов 4 курса и на 2 месяца посылают в Болгарию, в Софию. Там буду ставить «Леди Макбет Мценского уезда». Пока не хочу ничего загадывать. Хочу быть там, где есть работа, которой любишь заниматься. Конечно же, если ты ставишь спектакль в Москве, где 400 театров, — это вызов. Как у каждого режиссера, у меня есть амбиции и огромное желание создать лучший театр.

Людмила Светушкова,

выпускающий редактор

Фото Сергея Пузырева